ЮРИЙ БЕЛОЙВАН
персональный сайт
Я не стараюсь быть разносторонней, или, как говорят
неординарной личностью. Просто хочу быть счастливым.
Счастье для меня – это гармония творчества, учёбы, здоровья,
работы и Бога. Если это есть – есть гармония, а значит, и Счастье.
Гостевая книга

Каморино – Казачье

Мои старшие дети, как почти все дети в наше время, имеют личную жизнь и собственное мнение. Поэтому они не всегда охотно отзываются на предложение сходить куда-то или поехать. У них свои друзья и занятия. Родители им не особенно интересны. Слишком много от нас запретов и негатива. Когда думаю об этом, не знаю, как воплотить в жизнь принципы. Детей можно воспитывать только личным примером. Для этого, думаю я, они должны хотеть быть похожими на нас, родителей. А если им с нами неинтересно, то как они будут брать с нас пример? Я не очень хотел быть похожим на своего отца. А стал похожим. Хотя не делаю как он. Я его даже не любил никогда по большому счету. Никогда не ждал, а всегда радовался, когда узнавал, что он в командировку уехал или у матери своей остался под Киевом.

Он был немодный, небогатый инженер из-под Киева. Я даже не стал ВО, как он, получать. Это была его главная идея для нас, его сыновей. Вот не стал, не любил, не ждал. И все равно стал похожим на своего отца. На мать я совсем не похож. А вот на него похож. Мне с ним не нравилось. С ним было скучно, и много с ним было работы. Тяжелой, как сам отец, и бесполезной, как жизнь на БТРе, Бучанской торфоразработке. Такой был их родовой адрес. Наша, та ферма (бабкино, не дедово, хоть он был жив, а именно бабкино имение-хозяйство) убивала меня при одном упоминании.

Но мои дети всегда готовы ехать на мою ферму Каморино-Казачье. Готовы всегда. Наверное, потому, что это не работа, а развлечение, и бывает оно один раз в году, а не каждые выходные. Там нет ночевки в бабкином доме, полном мух и невкусных запахов, на железных кроватях. Нет туалета в деревянной будке, где между двух досок неделями растет куча из газет и говна.

Вот они готовы встать в 6 утра и ехать три часа. Чтобы целый день быть на ферме.

 

Каморино – КазачьеКаморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

Мы выезжаем каждый раз так рано, чтобы успеть не встать в пробке из субботних дачников. Это второй эшелон. Те, что выбрали не стоять в пробке всю пятницу. Они строят свою пробку-тромб в субботу.

Но если выехать в 6 или 7 утра, то минует нас чаша сия. Если поехать в воскресенье, то вечером вернуться в город невозможно. Все подъезды забиты теми, кому утром на работу. Если они добавят себя к подмосковным, едущим в понедельник утром, то в городе не откроется половина предприятий.

Так что суббота – стратегически верный день для поездки. Еще лучше было бы в рабочий день. Но дети учатся. Ох уж эта их школа! Если бы не жена, то я забирал бы их в любой день. Хотя у меня это нечасто получается.

Мы едем по МКАДу, который, несмотря на старания уже двух поколений бизнесменов, остается Совком в Совке. Это уже не область, но еще не Москва. Около тридцати километров от нашего платного выезда до поворота на Видное. Эта дорога тоже называется платной. Стоит 100 рублей – смешные деньги. Многие недовольны. Они давно живут и знают, как нарисовать еще один ноль чиновнику. Тот не зарабатывает, ему заносят, и он не понимает, почему эти люди не могут заплатить за проезд. А люди потом, лежа на пляже по самой экономпутевке, гордятся, что самая большая яхта недалеко от берега – русского олигарха. Чуть поменьше рядом – чиновника, который высосал последние копейки из этих людей. Отчего они уже и не люди.

Чиновники – они как женщины. Те тоже живут рядом. Повреждают в тебе какую-то маленькую жилку. Ни один врач не найдет, что это за жилка такая. Да и сам не чувствуешь и не видишь ее. Просто жить уже не хочется. Даже если хочется, то не можется. Облетают с тебя, как листья с дерева, друзья и мелкие радости. Глядишь и все. Прошла охота. Кто-то так оставляет, кто-то убегает. А что толку? Все. Перекушена тонкая нить, и стало жить скучно и невесело. И вот кажется уже человеку, что так всегда было. Что особо нет в его биографии радостных и веселых глав.  Может, мама начала ее точить еще в детстве, когда радостный бежал рассказать ей о своей победе, а она, не глядя, отвернулась в телевизор или журнал. И радость ушла. И ты вышел из маминой комнаты, взял дневник и с силой, так что он весь разлетелся на страницы, бросил его куда глаза не глядят. От души бросил, со всей детской ненавистью, на всю свою будущую жизнь.

А потом подумал, собрал все страницы и пошел его сшивать. Пока никто не видел. Завтра в школу, и снова надо что-то делать.

Вот и нет радости у водителей. Вроде и дорога хороша, и 100 рублей – не деньги. Но в любой день один гадкий человечек может все изменить. Дадут ему не много. Но жилка рвется, и не хотят люди жить в деревне. Москву от этого разрывает, а деревня умирает.

 

Каморино – КазачьеКаморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

Но пока еще она жива. Вернее, наша Каморино уже жива. Я десять лет тащу эту землю, как родную. Столько я вложил труда и мыслей в нее. Может, от этого и Россия стала мне родной. Есть у меня тут своя земля. Я ведь только во втором поколении горожанин. Корни в земле. Я это понимаю. А дети, видно, чувствуют. Это их Родина. Они родились на этой земле. Наверное, поэтому им так нравится на нашей ферме.

БМВ 5-ой серии – машина, если судить по рекламе, надежная. Там все – и проходимость, и немецкое качество, и много того, за что стоит вложить свои миллионы. А на деле все, как всегда. Сколько раз ее за пять лет чинили эту пятерку? Может, потому, что машина жены и она ее выбирала? И вот на разрешенных 130 км/ч платной дороги я ощущаю, как упала мощность, а обороты двигателя взлетают с 3 до 5 тысяч. Экран бортового компьютера выдает ошибку трансмиссии или что-то.

Я останавливаюсь, глушу двигатель. Потом снова запускаю. Вроде бы все ОК. И машина едет. Но через 100 км снова.

Как же не хочется с детьми стать на русской дороге и ожидать эвакуатора. После третьего раза я решаю машину эту продать. Вот не буду брать немцев. С «Мерседесом» те же истории. Куплю «Тойоту». Это и дешевле, и патриотичней. Тем временем мы проезжаем Каширу. За ней поворот на Михайлов. Отсюда еще 90 км. Как от Ки-Веста до Кубы, только там в милях. Придется согласиться с версией патриотов, что дороги в России ремонтируют, и они не плохие, даже скорее хорошие.

Мы доезжаем до развилки на Серебряные пруды и сворачиваем вправо. На Кормовое и Осаново. Это чуть ли не на 15 км раньше, чем нам надо. Но мы едем на святой родник, а потом через поле в Каморино. Это в итоге на 20 километров короче.

В деревне Осаново из склона бьет родник. Вода +3, и мы всегда там купаемся. Я раньше, даже когда зимой ехал, купался тут. А летом сам Бог велел в Осаново окунуться троекратно.

 

Каморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

В большом овраге стоит на склоне часовня. Из-под нее труба, а из трубы бьет родник. Бьет спорно и весело, со скоростью и объемом городского водопровода. Выход воды огромный и бесполезный. Она просто уходит по руслу ручья речушки и теряется где-то в траве. Вода прозрачная и очень холодная. В наших полях тоже был такой выход в овраге. Но сейчас в ручье поселились бобры. Они построили плотину, и ручей стал теплым и медленным. Пить из него не хочется, как раньше. А бобров жалко.

Мы раздеваемся и подставляем спины и головы под широкую упругую струю. От ледяного касания замирает дыхание. Говорят, надо три раза и креститься. Но дети начинают играть в воде. Ее температура для них незаметна.

С нами вместе принимает целебный душ старушка. Она неуверенно раскачивает тело, как парашютист-первоходок у открытой двери самолета. Ее подбадривают родственники. В один уклон она чуть не падает на спину. Но настрой – дело серьезное, и она делает свой первый шаг под струю водопада. Ее прогибает вниз, и она падает почти без чувств, вслед за водой. Но ее уже подхватили. Еще три раза. Старушка говорит, что она уже вылечилась от всех своих болезней. Ей не верят, и истязания водой продолжаются. Ей еще два раза.

Как-то я покупал дорогой билет в европейский музей. А сын сказал мне, что детский билет был бесплатно. «В детстве, – сказал он, – музеи бесплатно, но в них неинтересно. А вырастешь – все интересно, но нет времени и везде плати».

Так и с водой. В детстве нас из нее не вытащить. А когда вырастаешь, не хочется в воду. Вот и старушке не хотелось. А мои 7 и 9 лет уже облились по пять раз. Да еще в купель нырнули столько же. Я уже стал побаиваться за их ОРЗ. Хотя источник волшебный, и мы ребята привычные.

 

Каморино – Казачье

 

Тут еще, бывает, местные люди приходят за водой. Кто с бутылочками, а кто с канистрами. Подъехала машина. Из нее вышли люди с огромными бутылками для кулера.

«Как же их наполнить?» – подумал я. Но не учел, что наш народ сметлив и гениален. Жаль, эту гениальность мы тратим не на то, чтобы мир привести в порядок. Мы тратим креатив на то, чтобы придумать, как в мире этом бардачном выжить.

Мужик достал из машины конструкцию, похожую на вантуз – трубка с резиновой присоской, из которой свисал длинный шланг. Он сунул прибор в трубу, из которой бил родник. Труба из склона выходит где-то на 2,5 метра.

Присоска вантуза точно повторила диаметр трубы, и вся вода пошла в шланг изобретателя.

«А напор ее не вытолкнет?» – подумал я. Но не тут-то было. Прибор был оснащен большим зажимом. Такими прищепками оснащены провода для «прикуривания» «мертвых» авто. Только она была много больше. «От танка или самолета», – подумал я.

Весь прибор, точнее все его детали, были 100 процентов украдены из какого-то производства. Не то чтобы такие не продавались. Просто не станет наш изобретатель покупать их. Какой он тогда изобретатель? Так, название одно. Прибор между тем плотно сел в трубу. Крепко схватился защелкой за край водослива и наглухо остановил купание. Вся вода под немалым давлением ушла по шлангу. И изобретатель с компанией, благостно щурясь на ярком, горячем летнем солнце, начал обмывать с десяток своих баков.

Остальные купальщики набычили межбровную складку и наблюдали Кулибина с молчаливым осуждением. Так крестьянин-батрак смотрел на кулака до коллективизации. Смотрел долго и угрюмо, накапливая в каждой своей жилке, клетке, нейроне ненависть к шибко умному соседу.

Смотрела старушка с родственниками и еще человек десять отдыхающих, их детей, собак. Даже их «Жигули», казалось, смотрят осуждающе своими фарами-глазами.

Мы уже хотели уходить, когда бобер-Кулибин устроил запруду. Но не умерли во мне крестьянская сметка и городской креатив. Я подошел к Кулибину, полностью занятому наполнением баков, и сказал:

̶ А можно бы нам еще разок окунуться? Изобретатель вздрогнул, как от удара. Он не испугался, а как-то сжался весь и чуть подпрыгнул, но не на месте, а чуть в ширину и низом в сторону. Я понял, что били его уже сельские и не раз. Поэтому с ним компания  ̶ четыре человека родных. Не для того, чтобы баки таскать. Токмо дабы не дать свершиться мордобою. Ведь у нас как: кто-то думает и изобретает, а кто-то думает только о том, как бы выпить водки и дать кому-то в морду. И запруда общакового водопоя – тому хороший повод. И могут ведь наши изобретатели, Икары и Кулибины, быть как все. Взять те же, что и все, 1,5-литровки от минералки и залить водой. Без агрессии и мордобития. Но как тогда развиться русской природе? Когда одни строят – другие ломают. Одни изобретают – другие бьют морду. Это тогда не Россия, не Рязань. Это Цюрих какой-то швейцарский будет. Мы так жить не сможем. Пока все на соплях и на честном слове, то все у нас работает. А построй все по немецкой брошюре, и погибнет русская земля.

Изобретатель с соавторами оглядели меня вязко и придирчиво. Казалось, они не поняли вопрос, не говорят на этом языке или что-то в этом духе. На самом деле они успели взвесить, измерить меня и мое состояние по отношению к земной коре. Они посчитали моих союзников и поняли, что драки не будет в любом случае. После этого они уставились на изобретателя, как бы предоставляя ему решать, что делать. Он смотрел на меня сквозь очки, чуть припорошенный водной взвесью. Он мог разрешить или послать нас. Как только он понял это, сразу расслабился. Из него словно выпустили 20 % воздуха. Он обмяк, поднял руку и молча вытащил прибор-затычку из трубы.

Вода снова ударила тяжелой струей в привычное место. Мы по очереди подставили себя под нее. Не спеша и постояв на целые секунды дольше обычного. Вышли и не оглядываясь пошли к машине. У машины я оглянулся и посмотрел на группу у фонтана. Не спеша изобретатель вставил затычку на место. Купальщики-бедняки не остановили его. Они так же молча и с ненавистью скользили взглядами по часовне и лику Богородицы. Дальше по трубе, затычке, шлангу. Смотрели, как сверкающая струя наполняет их водой необъятные, как просторы России, баки. И снова на часовню, трубу и затычку со струей.

Мы успели одеться и перебить всех оводов, что решили прокатиться с нами до Каморино, а повезет – и до Москвы.

Мы не спеша поднялись по узкой дорожке со дна оврага. Струя все наполняла баки, а крестьяне-бедняки продолжали смотреть на кулака-изобретателя.

Следующий кусок пути шел через деревушку – три дома, Кормово и дальше через поля. Где-то там мы пересекали границу Московской и Тульской областей. Когда-то так можно было проехать из Украины в Россию. Теперь нельзя. Зато через всю Европу можно ехать без остановки. Сохранение энергии в природе. Хотя в этом году Англия из Евросоюза выходит, но кто уже об этом помнит после военного переворота в Турции, не видать им Европы, как своих турецких ушей. После грузовика, давящего в Ницце гуляющих. После грозы в Москве. Кто вспоминает о решении Англии, которое тряхнуло мир 30 дней назад.

 

Каморино – Казачье

 

Полевая дорога сухая и пыльная. Высокие хлеба зеленеют. Плотный, большой колос дает надежду на урожай. В машине нет топора и кувалды, и мы явно проиграли бы команде Кулибина. По причине отсутствия шанцевого инструмента я медленно еду, объезжая мокрые черные лужи. В них наш паркетный внедорожник может увязнуть на долгие часы.

В полях нет четкой границы, но я как-то всегда знаю, где начинается наша земля. Трудно поверить, что это я организовал людей, которые в 90 перестали сеять и пахать. Я сделал так, что теперь эта земля снова дает урожай и кормит людей. Я – как мелкий сельский Бог, точнее божок. Которому никто не молится, но иногда меня боятся. Мы въезжаем в Каморино. Наша деревня так же бедна и убога, как большинство русских деревень. Дома в большинстве своем заняты дачниками. Народ пьет и не хочет работать.

Нас встречает председатель. Сколько я ни борюсь, директора зовут председателем, а ферму нашу колхозом. Председатель именно что встречает – протягивает нам большие, круглые, похожие на шлемы инопланетян сетки от пчел. Их надо надеть на голову. У конторы пасека. К приезду они решили взять меда, и пчелы теперь злые и кусают всех.

 

Каморино – КазачьеКаморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

У нас обед. Суп, котлеты, картошка. Много зелени и лука с большой каменной солью и деревенским хлебом. Такие кирпичи серого цвета стоили раньше 16 копеек. Сколько сейчас, я не знаю.

Еще блины. Сметана и масло, мы их делаем сами. Я горжусь этими маслом и сметаной. Хоть что-то в этом мире такое, как должно быть. Удивляюсь, сколько дети могут съесть на природе. Когда они знают, что продукты наши, собственные, аппетит удваивается. Может, они думают, что это бесплатно?

 

Каморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

Дальше мы идем в наш молочный цех. Его открыли недавно. Это не цех в понимании заводов и фабрик, не большой модуль, все очень компактно. Работают 2-3 человека. Но они могут переработать все наше молоко (это около 2 тонн в день) и стать не сырьевой бесправной базой, а производственной мощностью.

Жаль, деды мои не видят, не дожили. Жаль, отец мой не увидит. Он дожил, но лежит уже и вряд ли приедет посмотреть на все, что я тут натворил.

Дети видят, но не верят, что их отец, приехав 25 лет назад, собрал эту землю и наладил тут хоть что-то.

Тут все не так, как в Европе, не так, как в Италии. Все просто, бедно. Иногда страшно бывает жить в нашем неустроенном мирке. Но главное в жизни – это делать. Искать способы, а не причины.

Мы разливаем воду, из которой готовим в Корчме. Это следующий цех. Саша очень любит его. Тут есть техника и оборудование. Иванна больше любит утят и кроликов.

 

Каморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

Ей нравится их щупать и держать в руках. Как городские дети, они боятся мух, пчел, ос – всего, что может запутаться в волосах. Всего, что жужжит и летает. Мы едем по полям. Дети просят пустить побегать по пшенице. И хотя знают, что потом на руках останутся неприятные, зудящие полоски – следы пшеничных усов. Их не остановить. Через 10 минут они максимально грязные и исполосованные. Но счастливы. По глазам я вижу, они надеялись, что в этот раз будет меньше чесаться. Но забыли штаны и рубахи с длинным рукавом. Так что все, как раньше.

Каморино – Казачье

 

Дальше лодка, мотор. Наша Проня – река, очень подходит к слову, живописна. Но мелка. Рыбы почти нет. Сети и электроудочки местных сделали свое черное дело. На берегах отдыхает народ с детьми. Пиво, мат. Полуголые бабы и мужики. Они шутят и пытаются привлечь внимание. Что делать – они так живут. Детей их не жалко. Чего их жалеть – они вырастут похожими на родителей и будут счастливы.

 

Каморино – КазачьеКаморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

В соседней деревне – Проня-Городище называется, кто-то начал ремонтировать церковь. Большая и красивая эта церковь с 60-х годов прошлого века стоит бесхозной. Я хотел сам когда-то ее восстановить. Но не нашел способа, только причины не делать. Мой грех.

 

Каморино – КазачьеКаморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

За это, видно, на подходе к конторе меня кусает в голову пчела. Очень больно, но я сразу нахожу жало, и боль такая резкая, так же резко проходит.

На прощание шашлычки и по килограмму земляники со сметаной.

 

Каморино – КазачьеКаморино – КазачьеКаморино – КазачьеКаморино – Казачье

 

Мы собираемся и едем домой. В Москву. Каждый раз хочется побыть тут пару дней. Подумать что-то. Поделать что-то руками. Но все суета, и завтра будут пробки длиной в 100 километров, а послезавтра нам в школу.

Я еду и думаю: «Вот если удастся у реки сделать базу, вот тогда!» «Когда это будет?» – думаю я. Мне будет 60 или 70? А может, снова бедняки займутся раскулачкой?  Пока только мелкие попытки, называемые воровством. Эти попытки пресекает местный уголовник. Из 46 лет он почти 30 отбывал. Но на охране он незаменим. Всех знает, со всеми решает.

Так и живем. Как на подводной лодке в старом анекдоте. Идет перекличка:

– Иванов?

– Я.

– Петров?

– Я.

– Сидоров?– тишина.

– Сидоров?– тишина.

Очень громко:

– Сидоров?

– Я.

–Понятно, ты. Куда же ты с подводной лодки денешься?

Комментарии:

Оставить комментарий
Цитата
  • Группа: Гости
  • ICQ:
Хорошая статья... Читаю блог с удовольствием... Живу в Киеве на Прорезной, рядом с корчмой "Тарас Бульба" и ни разу не была... Схожу обязательно...
Цитата
  • Группа: Гости
  • ICQ:
Очень понравилась ваша публикация. Стиль похож на Н.В. Гоголя, наверное это малороссийский склад характера. Как костромской москвич (32 года прожил в Костроме и 21 год в Москве) прекрасно понимаю ту душевную тягу к загороду , к земле, к природе, благодаря которой и едешь, практически на всех выходных, смиряясь с пробками, вырываясь из лап города-вампира. И дети безумно рады таким поездкам. Дочь мне на полном серьезе говорила, что хочет быть конюхом на конюшне и жить в деревне. М.Б. в этом и есть моменты семейного счастья?
вверх