Наверное, ситуация с мигрантами из Петербурга в Москву сохранилась. На вечерний поезд билетов нет. На утренний в субботу, 7:30, «Сапсан» – беру два последних билета. Вернее, я взял их три, но дочка перед самым выездом заболела ветрянкой, и мы с сыном едем вдвоем. Я еще где-то месяц назад придумал эту поездку. Взять старших детей и себя, чтобы на выходные в июне поехать в Питер. Целей много: это и Эрмитаж, и Петергоф, и белые ночи, и многое другое. Главных две – показать детям Северную Пальмиру и проверить, можем ли мы трое жить в одной «лодке».

Это для того, чтобы я решился их взять обоих в Нью-Йорк в конце июля. Без нянь и провожатых я и двое детей едем и живем две недели в Нью-Йорке с заездом в Майами.
И вот сорвалось – Иванна заболела сегодня вечером. У нее еще несколько пятнышек, и я по инерции думаю о том, что за два дня еще сильно не начнется и могли бы проскочить. Но это инерция принятия решений. Как первое впечатление – не всегда достойно доверия. Когда потом в воскресенье я буду говорить с ней по видеосвязи, я так думать не буду. Да еще температура 38 градусов. Нам повезло, что она не в дороге поймала. Вот была бы история…

Нам все время везло в этой поездке. С транспортом, погодой, людьми. Хотя количество так называемых простых людей, народа зашкаливало. Простота их манер и правил завораживает меня, как обряды похоронные тибетских лам или операции на открытом сердце. Пнуть чужого ребенка из любви к собственному или орать для порядка. Объявить в кассе перерыв на 20 минут в момент очереди, а потом активно толкать всех и ругаться, возвращаясь.

Эти люди ищут того, кто возьмет ответственность за мир и страну. Мир в стране. Порядок во всем мире. Этот человек должен им, а они не должны никому. Иногда мне кажется, что Иисус в наши дни не дожил бы до 33 лет.
Как тут дожить, когда все алчут мессию, который возьмет на себя все грехи и беды. А также ЖКХ, здравоохранение, образование, политику внешнюю и внутреннюю. Сами же они не готовы отвечать даже за собственный двор, подъезд. Даже за квартиру-лодочку свою они отвечать не готовы.
Мнение есть и есть недовольство, агрессии сколько угодно. Но вот на одной из двух полос, движущихся навстречу друг другу, встал автобус. Он наглухо закупорил одну полосу.
Вторая собрана из четырех полос, там ремонт, почти не движется. В ней никто не пропустит встречных. И вот за автобусом растет колея. У людей планы, время. Навигатор им показывал, что уже через 15 минут они будут дома пить пиво. А теперь они наглухо встают без движения, припертые сзади такими же «торпичами». Автобус стоит мертво. Теперь должна приехать аварийка, сдать задом чуть больше километра, прицепить и тащить. И главное, теперь это никак не выйдет. Я еду мимо этой очереди из стекла, железа и мяса. Через два километра она заканчивается. И сколько я еду дальше – вижу летящих, спешащих. Они не знают, что через минуту станут мертво. Надолго, наглухо. И никто из тысячи или тысяч людей не возьмет на себя ответственность за это и не попробует хотя бы разрешить эту историю. Все будут ждать ГАИ, ненавидеть дураков и дороги. Но можно было бы выйти из машины, пройти 100 метров вперед, остановить встречных и наладить пропуск частями. Чтобы короткие импульсы, как точки и тире, проскакивали мимо стоящего автобуса. Тогда тот скатится назад, срулит в карман, и движение восстановится. Но смысл слова «ответственность» так размыт в русском языке. Все продолжают стоять, ненавидеть, и работающие вхолостую моторы наполняют карманы продавцов углеводородного сырья.
А нам повезло, в субботу утром мы не попали в пробку и приехали даже раньше срока на Ленинградский вокзал. Наверное, из экономии вокзал, проспект Москвы и область вокруг Санкт-Петербурга остались Ленинградскими. А может, из жалости к народу. Как бы они выговаривали «Санкт-петербургская область»? И писали бы в анкетах и документах. Я не знаю, но вокзал оставили Ленинградским. Если само по себе, то не страшно. А если вкупе с Мавзолеем и вождем, могилой Сталина за Мавзолеем в центре столицы, то как-то не очень хорошо. Я иду по Ленинградскому вокзалу и думаю эти мысли. Везде рамки и досмотр. Усталые, злые люди в форме охраны. Все пространство вокзала торгует. Едой, телефонами, снова едой и снова телефонами. Мы заходим в кафе, хлеб насущный с «миленьким» ремонтом-дизайном.
Заказываю кофе – приносят. Еще воду. Прошу счет. Плачу. Сын смотрит на официантку. Может, она с ночи? Может, устала? Может, просто не выспалась дома, вчера же была пятница? Сын смотрит на меня и говорит: «Она глухонемая». Спокойно так говорит. Как бы читая мои мысли. А я все равно даю на чай. Хотя, может, она не станет чай пить на эти деньги. Еще одно слово из тех, которые ни о чем. Эти слова как бутылки пустые. Люди наполняют их своим смыслом и разбрасывают. Как бросают закупоренные бутылки с письмами люди, потерпевшие кораблекрушение. Это называется «бутылочная почта». Но те, кто получает слова-бутылки, не поймут их смысла или поймут этот смысл по-своему. Они не могут найти и спасти тех, кто их послал, эти письма.
Снова рамка металлоискателя, теперь, чтобы выйти на перрон. Мы идем вдоль поезда. На одной платформе два полностью одинаковых скоростных «Сапсана» с разницей отправления в несколько минут. Может, один из них – разведчикили отвлекающий маневр руководства РЖД?
Находим вагон. У нас места в разных рядах. Мы расстроены, но сидящая рядом со мной женщина предлагает поменяться, и мы сидим рядом. Ее место у окна, а наше – в проходе. Мы активно благодарим и сильно кланяемся.
А я думаю, что мой бородатый вид не заинтересовал ее, как вид лесоруба. А потом думаю: а может, заинтересовал, и она бежит от греха подальше. Еще я думаю о том, что 200 километров в час – не самая лучшая скорость для РЖД. Вспоминаю Китай и 350км/ч на их поезде. Говорят, в Японии есть 700 км/ч. Это как самолет, но без взлета и посадки. Думаю о том, что наша жизнь зависит от каждого рельса, шпалы, что я рискую своей жизнью и жизнью единственного сына ради желания просто посмотреть другой город. Вот Бологое – это полпути и первая остановка.
Отлично. Еще какие-то названия и разрушенные привокзальные постройки. Раны войны не зажили за 70 лет. Странные наши победы. Разбитый Наполеон, вошедший в Москву, «Мерседесы» и «БМВ» поверженной Германии, заполонившие наши дороги и дворы. Все капиталистические войны торговые выиграл тот, кто заставил врага покупать свои товары, тем самым разрушив вражескую экономику и лишив будущего вражеский народ. Как при этом легко и просто убивать людей в форме иного кроя и цвета. За это дают медали и делают героем.
А мы уже на Московском вокзале Питера. Ура, мы доехали. Светит солнце, тепло и ясно. Обещали дожди и холод. Нам снова повезло. Мы пешком идем в гостиницу. Наш маленький чемодан на колесах, как пулемет максим, приближается к Зимнему 2016 года. Ой, что-то будет в 2017-м! Питер – он не просто другой город. Он реально совсем другой. Тут все другое: люди, машины, их движение. Низкое северное небо и облака, которые зацепились за Петропавловский и Адмиралтейский шпили. Теперь не могут лететь дальше, они лежат на крышах домов. То белые, как первый снег, то черно-синие, когда солнце объявляет себе перерыв в свечении. Говорят, тут 300 несолнечных дней в году. Это один солнечный день в неделю. Маловато для успешного усвоения витамина D.
Мы идем по Невскому. Карта не нужна. Нам до Гостиного двора и направо, к Русскому музею. Отель «Европа» – это уже Европа, но еще Россия. Все чисты и приветливы, как в Европе, но номер готов уже в 11:30, как в России. США также выселяют в 12:00, а заселяют в 15:00. Грабеж, из суток украдены законные три часа. Хотя, что теперь законно, что по-настоящему? Ты голосуешь за власть, а она принимает законы, по которым ты или вор, или нищий. А может, нищий вор. И нет заступников, благодетелей, за которых век буду Бога молить ежедневно. Бросаем вещи, идем обедать на Итальянскую улицу в итальянский ресторан. Это совсем рядом. Тут все рядом, как в Европе, но многое сделано, как в России.

На Невском рекламу раздают люди, одетые в плюшевых зверей. Пони, зебры и тигры с обвисшими задницами в покрытых катышками костюмах раздают приглашения. У вывески «Дом ужаса» стоит человек-пчела или оса. В ушах наушники, тревожно провожает прохожих. Ничего не дает. Толи и правда место ужасное, толи он не проснулся еще.
Возможно, лет через 20 он будет питерским мэром, или тогда будут снова генерал-губернаторы? Он напишет, как стоял у Дома ужасов, в биографии. А мы вспомним это и найдем его фото.
"Маленькая Италия" прямо на перекрестке. Солнце максимально осветило фасад, у стены стоят бестолковые, голые столики. За одним люди пьют пиво. В Питере еще можно пить. Пить утром. Пить на каналах и скамейках, приветствуя взмахами бутылок проходящие в граните Невы катера с туристами. Иностранцы отводят глаза, не привыкли. Наши шумно сглатывают. И начинают активно ждать конца прогулки. Если удается опознать напитки, часто они по сегодняшней моде в пакетах, народ шумно радуется и выдыхает. От этих мыслей начинает пахнуть перегаром и селедкой. В ресторане «Италия» пусто. Нас никто не встречает. Запах родного, совкового общепита, когда тряпка одна для мытья зала и кухни, а возможно, и туалета. В сочетании с мелко наструганным хозяйственным мылом это создает сложный, стойкий, неубиваемый запах пельменной. Если бы концентрация запаха была выше на 10%, я бы ушел. Это значит, что тряпка та же и для посуды. Шутка.
Появляется служащая. Ждет, пока мы поздороваемся первыми.
– У вас есть обед? – спрашиваю я.
– У нас нет обеда, – говорит она.
– У вас нет еды? – спрашиваю.
– Еда есть! – отвечает она.
Я понимаю, что она думает сейчас о бизнес-ланче. Это у них модно. Это тут всюду 145 рублей. Хотя в нормальных заведениях столько пирожок стоит. «Плохо мы выглядим»,– думаю я.
Садимся, заказываем. Капрезе говорит, что санкции работают. Макароны с сыром, пицца и ризотто с белыми грибами опровергают эту мысль и доказывают наличие контрабанды в Северной столице. Все очень вкусно. Возможно, нам снова повезло. Но я рекомендую «Маленькую Италию» на Итальянской улице. Главное не бежать, не торопиться, подумать. А то бы ушли без обеда, и все.
А нам надо бежать, у нас встреча с экскурсоводом. Судя по голосу – молодая. Зовут Женя. Нашла ее моя помощница. Говорит, что отзывы хорошие. Посмотрим. Познакомимся.
Экскурсоводы – это особая порода людей. Они знают предмет, то есть город, музей и все, о чем пойдет речь. С другой стороны, ежедневная работа с людьми делает их людоведами, душелюбами. Они хорошо разбираются в своих «пациентах». Со временем люди устанут либо забудут все через минуту. И самого вожатого, и то, о чем он вещал. А человек любит свою работу, любит свой город и то, что в городе. Даже если это Старый Оскол или Красноярск. А тут: «Люблю тебя, Петра творенье!»
Каждый раз рискуют обе стороны. А меня с моим Сашей выдержать - это совсем непросто.

Помню, в Перу, когда мои и так перегруженные гигабайты зависали от информации, я отходил в сторону и просто смотрел на камни инков или ацтеков, уже не помню. И русскоговорящая женщина-экскурсовод жестко наезжала на меня,что мне, мол, неинтересно и.т.д. Она не понимала, что я главный. А когда до нее дошло, что она неправильно расставила приоритеты, то она так искренне испугалась, даже за сердце схватилась. Дошло. Когда в Москву приехал, то брал гида по основным местам. Не жалею. Смотровой площадки гостиницы «Россия» уже нет. Ушла в историю. Да и хотелось знать о новом городе не меньше, чем знаю о родном Киеве. В программе Кремля были Мавзолей и Кремлевская стена. Я притормозил у могилы Сталина. Задумался, кто ему таскает столько гвоздик. У меня экскурсия была индивидуальная, и гиду следующей группы показалось, что я ее слушаю. Она подошла и матом на ухо приказала мне покинуть мою точку. Я так опешил, что ничего не мог ответить. В тот день еще был казус. Мы зашли в собор Василия Блаженного.Наш провожатый был очень странный парень, он долго учился и жил в Германии. Вот он начал рассказывать, что у немцев есть картинки, где этот храм первоначально белый и купола у него другие. В зале на стульчике сидела женщина, из тех, кто сидит на стульях в музеях и смотрит за порядком. Во всем мире их заменили видеокамеры и сигнализации. А у нас они еще несут вахту на тот случай, если кто-то где-то там порой. Они не улыбаются, не здороваются и не понимают шуток. У них всегда плохое настроение, и они стараются испортить его окружающим. Вот она услышала крамольные, как она считала, вещи о белоснежном Василии и напала на нашего парня.
Угрожала и кричала. Обвиняла его в некомпетентности. Грозила лишить его какого-то их гидского документа. Парень так растерялся (он только по названию был парень, а так – человек из архива), что минут на 20 замолк и долго думал. Потом просиял и выдал уже на улице: «Может, я ей понравился? Пойду телефон возьму!»
И это на полном серьезе. Она бы его убила, если бы снова увидела. А может, нет? Вообще, непростая это работа – нести людям разумное и вечное. Нам с гидом повезло. Бывают светлые и приятные люди. Все знают, понимают. И голос при этом человеческий. Вот у нас была именно такая. Если надо, обращайтесь, дам контакт.
Выдержать меня, который знает все, и моего Сашу очень непросто. Так что рекомендую.
Мы вышли на Стрелку Васильевского острова. Всегда думал, что стрелка – это соединение двух рек. Но на Васильевском Нева соединяется с Невой. Сто раз слышал это название – Васильевский остров, но как-то не доходило, что это именно там, где Биржа, красные газовые маяки, Кунсткамера. В этот раз как-то дошло.

Мы стояли лицом к Неве, спиной к Бирже. Слева была Петропавловская крепость, справа – Зимний дворец. Вернее, Зимний дворец, Большой Эрмитаж, Малый Эрмитаж и Театр Эрмитаж.
Когда старый дворец не соответствовал моде, а средства позволяли, то государи российские достраивали дворцы по своему вкусу. Сообразно ему же наполняли его интерьерами, а интерьеры – коллекциями. Над головами у нас кружил огромный рокочущий Ми-8. Это вертолетная экскурсия. Я вспомнил, сколько моих друзей и знакомых падали на нем, как я летал на нем над Камчаткой и Арктикой. Вспомнил и решил на вертолете сегодня не летать.
Прогноз обещал дожди, и поскольку было тепло и солнце, мы решили гулять. Тем более что Саша, как и остальные мои дети, не любит музеи. Жена приучает их с грудного возраста. Я помню, как детолюбивые итальянцы в Уффици рычали на бегающих и орущих моих отпрысков. А больше на нас с женой. Приходилось принимать меры. Может, они теперь поэтому не любят музеи.
Взяли такси, чтобы ехать в Петропавловскую крепость. В Москве я не езжу на такси. Такси этой фирмы произвело на меня впечатление. Ценой и качеством сервиса. Оставшееся время я пользовался только их услугами, получил скидку 20 процентов и остался доволен.
Петропавловская крепость. С нее начался Санкт-Петербург. Она была его сердцем. Ангел на ее шпиле оберегает народ от всех бед. Кто-то думает, что город назван в честь Петра I. На самом деле – в честь апостола Петра. И тем не менее крепость стала тюрьмой на долгие годы. Там были декабристы, Достоевский, кажется. И много кто еще.
На территории церкви похоронены все русские императоры, начиная с Петра I.Хотяэто скорее не церковь, а польский (по архитектуре) костел или немецкая кирха.
Во времена Петра в православии стали использовать скульптуры в храмах. В сочетании с колоколами, перелитыми в пушки,это объясняет, почему царя считали антихристом. Много он чего понаделал.
В крепости есть памятник Шемякина Петру I. У царя маленькая, очень маленькая, как яблоко, голова. И большие длинные руки, на них очень длинные пальцы.
Кажется, что маленькая голова не ведает, что творят руки. Царь сидит в кресле. Именно кресло, а не трон. Он как бы не хозяин в своем царстве. «Непростая в России работа у царей, им надо за вредность давать молоко»,– сказал товарищ Бунша.
Я иногда думаю, что выданное за вредность молоко вряд ли поможет здоровью. А вот ежедневное напоминание, что работа вредная, а жизнь нервная, нанесет стопроцентный вред потребителю бесплатного молока. Когда работал на заводе, мне тоже такое полагалось. Но я менял молочные талоны на что-то вредное.
Вокруг крепости есть пляж. Там питерские фанаты солнечных ванн чуть ли не зимой загорают на подаренном советской властью, специально привезенном песке. Купающихся я не видел – только начало июня.
Тут же из песка вырастала выставка песочных скульптур. Билеты были дорогие. При этом русские широкие туристы забывали сдачу, а кассир, в лучших честных чувствах уязвленная, орала на них матом:
— Мужчина, мать вашу так! Заберите сдачу!
А мужчина, как пойманный на подглядывании за девочками школьник, сжимал плечи и виновато подставлял руку. Тут явно схлестнулись совок с капитализмом. Культурная столица и ее жители – спонаехавшими за заработками азиатами.

Когда мы покупали мороженое, то продавщица громко и зло вычитывала моего Сашу за то, что он поставил бутылку с водой ей на прилавок. Ее не смущало ни то, что он покупатель, ни то, что отец рядом. Осознание ее правоты делало ее главной, наглой и непредсказуемой.
Скульптуры из песка мне всегда жалко. Ледяные изваяния не жалко. Они топорны, прозрачны и недолговечны по определению. С первого взгляда ясно: выйдет солнце – и конец! Скульптура из песка массивна и основательна. На вид она похожа на каменную. Осознание того, что это все временно и несерьезно, угнетает меня как специалиста. Я-то знаю, сколько с этим возни.

В России нет культуры скульптуры. Если картины еще кое-как покупают, то с мрамором и бронзой засада. Их не ставят в парках и садах. На площадях мало памятников.
Когда-то я был в Буэнос-Айресе. Так там более 1000 памятников. Интересно, сколько в Москве? Говорят, что скульптуры из Летнего сада убрали в Эрмитаж из-за вандалов. Памятник Петру I в Петропавловске обнесли забором. Раньше его не было. Любит наш народ с ногами и всем, что есть в нем лучшего, влезть на объект.
Когда-то на «Хаммере» я ездил на Эльбрус. Там есть водопад Девичьи косы. Я зову его Девичьи слезы. До водопада нет дороги – идет узкая тропинка. Оставил машину, пока вернулся, группа туристов решила сделать фото. Они были везде – на крыше, на капоте. Следы были на стекле лобовом. Интересно, хранят они эти фото или купили Жигули и убивают птиц, нагадивших им на крышу?
Завершением программы первого дня была прогулка на катере. Хороший маршрут – от пристани Адмиралтейства,нам показали все, что можно увидеть с воды. Кроме крейсера Авроры – он сейчас на ремонте.
Дизель катера монотонно барабанил по водам Невы и каналов. Как бы соревнуясь с ним, бубнила экскурсовод катера. Я специально это уточняю. Под мерный стук мотора и еще более мерный голос гида мы смотрели Питер с воды. Это дом и набережная, где жил и шел к процентщице Раскольников. Из динамиков звучало: «Для совершения своего двойного убийства, как вы знаете, он убил процентщицу и ее ни в чем не повинную сестру». Голос в динамике явно считал, что банкиршу-надомницу убили не зря. Поделом этим капиталистам.
Дом Суворова, где генералиссимус, не встававший с кресла, просил подкатить его к окну, чтобы видеть собор и монастырь. В этом соборе службы не прекращались даже во время блокады. Там всегда молятся о душах не вернувшихся моряков.
Казанский собор проплыл слева. Император приказал построить его после посещения Ватикана.
Спас на Крови – справа. Только тут я узнал, кто такая Софья Перовская и многие другие, чьими именами были названы улицы моего Киева. Снова Зимний дворец – уже с воды. Летний сад и Инженерный замок. Набережная Мойки и дом, где раненный Дантесом, умирал Пушкин. Говорят, Дантес нарушил правила дуэли. Выстрелил, не дойдя до барьера, не целясь, из-за этого пуля попала в печень. А если бы целился, то в голову? Какая теперь разница…

Хотя Питер называют Северной Венецией, меня не смущало отсутствие гондол в каналах Мойки и Фонтанки. Чижик-пыжик сидит на гранитном уступе на набережной. Я снова думаю о том, что весь этот гранит был привезен, обработан и установлен вручную.
От причала Адмиралтейства мы идем к Медному всаднику. Камень, на котором он стоит, тоже тащили руками. Дальше через парк идем к Исаакию. Потом через площадь – мимо «Астории», где умер Есенин. Стоим у памятника Александру I, победителю Наполеона.
Нам остается ужин. Еды в городе полно: от «Гинзы» и других всероссийских брендов до малоизвестных забегаловок и пивных с 40-50 сортами пива.
Мы идем в некую «Катюшу». Тут вкусно и дорого, как в Москве: ужин на двух мужиков 50 и 10 лет обошелся в 4000 тысячи рублей, без алкоголя. Но нам нравится, а это главное.
Перед сном по телевизору смотрим «Апокалипсис» Копполы. За окнами почти день. Белые ночи. Саша еще не романтик, ему хватает посмотреть из окна, и он уже спит.
А я выхожу на улицу и еще час гуляю по вечернему, бело-ночному городу.
На следующий день утром встал в 6:00. С некоторых пор считаю время до завтрака самым важным в новых городах. Особенно если это воскресенье. Народ спит. Светит солнце, которое, кажется, и не садилось. Город пустой – ни людей, ни машин. Одеваюсь для пробежки. На улице где-то +15 градусов. Выбегаю на Итальянскую улицу, дальше направо к Спасу на Крови. Вдоль канала до Зимнего, до того крыльца, где гранитные Атланты держат балкон. Потом набережная Невы вдоль всех дворцов.
Тут начинается Летний сад, куда, после того как бранил за шалости, француз убогий водил дитя. Сад закрыт. Высокие ворота и заборы с урнами и чашами на столбах попеременно. Непробиваемая твердыня. Но в одном месте, рядом с каналом, забор заканчивается, и там, несмотря на страшные копья-лучи, можно легко перепрыгнуть гранитный парапет.
Я уже почти пробежал мимо, но как отказать себе пробежаться по Саду без посетителей? Беру барьер – ия в саду. Под ногами скрипит мелкая щебенка аллей. Зелень свежая, весенняя. Нет ни экскурсий, ни навязчивой питерской торговли. Ощущение, что я в позапрошлом веке.
Вот не зря встанешь утром и перескочишь через забор. Но тут оказывается, что в саду есть охрана. Толстые дядьки пенсионного возраста. Они видят меня, я – их. Назвать это погоней не поворачивается язык. Они ходят с трудом, не то что бегают. Как-то вяло окрикнув, пытаются перекрыть аллеи. Но аллей явно больше, чем сторожей. Я еще минут десять наслаждаюсь бегом и скоростью. Ощущение как в школе, когда убегаешь от сторожа в саду или еще каких-то граждан, пытающихся ограничить твою свободу передвижения. Ребята-сторожа даже не пытаются перекрыть единственный, который я знаю, проход. Я спокойно перескакиваю ограждение и выбегаю На Марсово поле. За спиной гудит милицейско-полицейская сирена. Видно, вызвали наряд. Разворачиваюсь, подбегаю к машине. Сквозь открытое окно сержант спрашивает меня: – Вы что в саду делали?
– Бегал,– говорю.
– Там же закрыто! – говорит он.
– А у меня билет! – говорю я и протягиваю ему свернутые 500 рублей. Как же мы научились делать это движение. Его не замечают даже попутчики сержанта. А тот ловко принимает билет, это и правда билет, только казначейский. И чтобы замять неловкость, спрашивает: «Вас подвезти куда-нибудь?» «Нет»,– говорю я и бегу через Поле царских парадов к Михайловскому замку и дальше снова к Спасу и на Итальянскую улицу. Прошел час, и столько всего случилось.
Город изменился. Появились торгаши со своими лотками. Прибавилось пешеходов. Я догнал группу пенсионеров, уже не первый раз. Торгаши город портят. Засилье вывесок и каких-то страшного вида лотков зашкаливает. Не добралась до них мода московская на минимализм в вывесках и рекламе. Но что за мир был бы без торгашей и спекулянтов? Что была бы Библия без лотков менял? И чем бы завлекли Иуду без денежно-кредитных операций? Думать об этом некогда. Я уже «дома».
Собираемся. Идем на завтрак. Все благородно, отель «Европа», все по-европейски. Завтрак сопровождает фортепиано. Пианистка в красных туфлях на 10-сантиметровой шпильке, волосы распущены. Немолода, но еще надеется. Я думаю: как это жать на педали рояля, стоя на таких шпильках? Но на газ и тормоз они ими жмут, и порой ничего хорошего не случается. Опаздываем. Сдаем номер. Вещи в хранении у нас весь день, а самолет в 21:00.
Сегодня у нас Эрмитаж, а там как пойдет. Погоду обещают: ливень весь день. Скажу наперед – с погодой нам в этот день сильно везло. Из окон Зимнего или Музея артиллерии, куда потащил меня Саша, мы видели ливень страшной силы. А когда выходили на улицу, то светило яркое летнее солнце и мир улыбался нам.
Описывать Зимний дворец и его коллекции смысла нет. Если простоять у каждого экспоната музея 1 минуту, по разным рассказам, потратишь от 3 до 8 лет. Думаю, одни считают с обедами и выходными, а другие источники – поКЗОТу. Скажу, что экскурсовод выручает сильно. Кроме выбора маршрута и множества интересных историй, это вход без очереди. А это, скажу я вам, дорогого стоит.

Запомнилась библиотека царя. Еще служащие дома все обмахивались веерами. В залах нет кондиционеров, и это заметно. Не знаю – веера входят в набор смотрителя или это мода такая.
Мы выбрали маршрут по жилым покоям. Смотреть интерьеры 9-летнего Сашу убедить легче. Он четко засек время и через два часа сказал: «Папа, все! Мы договаривались – двачаса!» Такие дети.
Но я не стал его мучать. Для мальчика нет строже испытания, чем ходить часами, молчать и ничего не трогать. Мы и так многократно превысили лимит детского внимания. А там были еще импрессионисты и много чего. Но поскольку за один день все равно не одолеть 8-летнюю программу, мы закончили смотреть Зимний.

Простились Евгенией, и снова такси, и во имя совместной всеобщей безопасности мы едем в музей артиллерии. Меня там поразили три вещи. Первая – это то, что кассир ушла на обед на 20 минут из единственной кассы и оставила очередь расти и увеличиваться. Второе – это сильный запах туалетов, как на областных ж/д вокзалах много лет назад. Когда стоишь в очереди, этот запах особенно очевиден. И третье – полка с книгами на входе. Надпись на ней гласила: «Книга должна жить. Бесплатные книги». Здесь каждый желающий может приносить и оставлять ненужные книги. А другие люди могут читать их бесплатно. Можно было бы указать четвертым номером очередь из желающих собрать и разобрать автомат Калашникова. Но в свете сегодняшней патриотической истерии не считаю чрезмерную тягу обывателя к оружию особо замечательной.
Главное – мой Саша был счастлив. Бывшие пакгаузы арсенала Петропавловской крепости были длинны, и он стал с максимальной скоростью носиться между экспонатами, трогая все, что возможно. Я не успевал за ним, да и смотрители то ли не хотели, то ли не успевали ругать его. Я рекомендую это место для мальчиков от 8 до 13. Если занять место на входе, то можно отдыхать от Эрмитажей и других взрослых экскурсий.

Мы вышли из музея, под ногами лужи, в небе яркое солнце. Пока ждали такси, сын освоил гаубицы и прочую артиллерию, доступную не только для рук, но и для ног. После обеда-ужина мы пошли сначала в Казанский собор, где попали на службу. А потом – в Исаакиевский. Я слышал, что стоимость Исаакия равна сумме, полученной Россией за Аляску. Слышал, что собор так и не успел поработать как культовое сооружение. Может, что-то путаю, не уверен. Он просто незабываемо красив и богат. Как мечта о великой России.

Я люблю подняться на купол, где в войну были зенитки, и смотреть на город Петра. Вид грандиозный. Говорят, в городе присутствует какой-то гениальный расчет. Ширина улиц равна высоте домов, а длина улиц тоже связана с десятикратным соотношением, но уже не вспомню, каких вещей. Ясно одно – пропорции и замысел создателей гениальны.

Жаль, наверное, тех, на чьих костях построен город. Но вся жизнь – это борьба видов. Сильные едят слабых, а все живые – ходячее кладбище тысяч тех, кого мы употребили в пищу.
В аэропорт Пулково мы приехали вовремя. Динамик вещал о вреде взяток должностным лицам и как надо действовать, чтобы изловить зловредных взяточников. По пунктам и очень доходчиво. Может, я поэтому ничего не запомнил.
Мы ждали рейс в «Макдональдсе», остальной общепит или закрылся в 23:00, или все места были заняты.
Какая-то баба с дешевой завивкой громко кричала в телефон. То угрожала, то просила. Она была крупна и дородна. Напротив сидел плюгавенький мужичок. Он сидел в стойке охотничьей собаки, готовой в любую секунду метнуться за падающей дичью. Дичи не было. Разговор был долгий, но он не уставал от своего напряженного ожидания. Чувствовались школа и дрессировка.
Наш рейс задержали на три часа. Оказалось, это не Аэрофлот, а компания «Россия». Судя по креслам, самолет – ровесник Петербурга. Но все закончилось хорошо. И хоть и с большим опозданием, мы были дома. Лучше поезд, но есть такое словосочетание – «нет билетов».
Вообще, несмотря на ветрянку у Иванны, обещания плохой, холодной, дождливой погоды и ожидание рейса, мы провели два прекрасных дня. Такие дни всегда запоминаются, и их хочется повторять снова. А хочется – значит, повторим.