ЮРИЙ БЕЛОЙВАН
персональный сайт
Я не стараюсь быть разносторонней, или, как говорят
неординарной личностью. Просто хочу быть счастливым.
Счастье для меня – это гармония творчества, учёбы, здоровья,
работы и Бога. Если это есть – есть гармония, а значит, и Счастье.
Гостевая книга

Кислород. Эверест - 2

Правильно говорят: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Хорошая история – это, конечно, здорово, но посмотреть всегда лучше. Те, кто в горах не был, не понимают этой романтики. Знают о ней по фильмам. Палатка, гитара, костер. В высотном альпинизме палатка и гитара еще бывают. А вместо костра – газовая горелка. Она и свет, и тепло, и горячий чай с едой.
В больших экспедициях, где есть кухни, уже поднимают плиты с большими баллонами.
Когда катаешься на горных лыжах, а спишь в отеле и ешь в ресторане, тоже вроде горы. Ведь и лыжи горные, да и ботинки для горных лыж. Но это немного другие горы. Во-первых, высота другая. Во-вторых, условия. Но когда я говорил «увидеть на практике», то не думал о быте. Хотя есть моменты, когда лежат в ряд четыре мужика в трехместной палатке на дворе, который не двор. Метет так, что из спальника страшно вылезти. Палатку разрывает ветер. Вернее, одну разорвал, и теперь не по двое в двух трехместных. Плотненько вчетвером, когда четвертый уже лишний. Лежишь и ждешь: а вдруг погода наладится?

 


В таком быту туалет у меня – большая литровая банка. Ее я наполняю, не вылезая из спальника. Это когда по малому. По большому не хочется от одного звука ветра и ударов хлопающего палаточного паруса. Когда бутылка наполнится, мы передаем ее человеку у входа, и он выливает содержимое наружу. Через раскрытую небольшую щель ветер врывается и надувает наш дом. Кажется, если бы воздух был не ледяной, а горячий, мы бы тут же взлетели, как воздушный шар. Тут же все в палатке, включая наши лица и глаза, накрывает снежной пылью. Хорошо, нет с нами людей интеллигентных, кто не может вот так цинично удовлетворять потребности. Он захотел бы вылезти и сделать как надо. А нас бы замело с головой. Человек, принимающий мою бутылку, врач-кардиохирург. Он смотрит содержимое на просвет и изрекает диагностику. Мы все ржем. Так вот мы смеемся уже третьи сутки. На четвертые погода устаканилась, но газ, а значит, и вода закончились, и мы идем вниз: трое голодных, а четвертый несолоно хлебавши.
Я стараюсь не думать, что будет, если хирург отморозит и потеряет пальцы. Он думает постоянно и бережет руки.
Вот об этом и еще о многом я думаю шаг за шагом, поднимаясь к вершине. Ее называют Крыша мира.

 

 

Моя маска вся обмерзла, на ней висят большие сосульки. Это мои замерзшие выдохи. В них замерзли вирусы и бактерии, которые я принес с земли. Сосульки лучше не ломать. Можно повредить клапан маски, и тогда часть кислорода будет уходить мимо меня. На втором клапане маски пузырь размером с небольшой мяч. В нем кислород из баллона и то, что в атмосфере смешивается перед вдохом. В пузыре тоже лед. А значит, его объем все меньше и вдыхаю я все меньше. Земля все дальше, и каждый шаг трудней того, о котором я час назад думал, что он самый тяжелый.
Когда-то вначале один бывалый гид спросил меня: «Как ты относишься к садомазохизму?»
Сейчас я понимаю, о чем он. Моя лыжная маска обмерзает с внутренней стороны. Вытирать ее бесполезно. Только хуже. И я разглядываю мир сначала в 70 % обзора, в 50 %, потом в 30 %. Теперь я иду и вижу 10 %. Я наблюдаю тропу в замочную скважину. Как когда-то наблюдал за холостой соседкой в нашей коммуналке.
Она была женщина модная и свободная. Составляя в воображении фрагменты частей ее торса и окраин, я понимал, что тела этого хватает для полного счастья.
Когда-то у мудреца спросили, почему люди считают мужчину, добивающегося всех женщин, хорошим, а женщину, которая дает всем мужчинам, плохой. Суть та же? Мудрец им ответил, что если ключом можно открыть любой замок, это очень хороший ключ, но если замок открывается любым ключом, то кому нужен такой плохой замок?
Вот в эту замочную скважину я наблюдаю Крышу мира и окрестности. Это к тем, кто говорил мне, что ночью я мало увидел. Парни, которые не выдержали и сняли маски, ослепли.
Один спросил у меня: «Ты видишь туман?» Я тумана не видел. Потом его туман стал полным. Это на ветру и морозе замерли то ли хрусталики его глаз, то ли мозги. Его повернули обратно.

 

 

Когда моя замочная скважина закрывается, мне кажется, что соседка Нина, тетя Нина, повесила полотенце, решив, что хватит на сегодня.
Я снимаю маску и протираю, вернее снимаю лед и иней. Для этого кладу ее в карман, и там она сначала тает. Потом сохнет. Я надеваю свою вторую маску, и около часа у меня 100 % обзор. Этот обзор нужен, чтобы преодолеть вертикальную ступень. Еще я вижу тело мертвого альпиниста. У него черное лицо и белые длинные волосы. Это женщина. Обзор мне нужен не для того, чтобы увидеть мертвую женщину, лежащую у ступени. Я даже не уверен, что вижу ее по-настоящему.
Вокруг плотный серый морок. Я как Властелин колец, когда кольцо на пальце. Кто видел похождения мистера Фродо, тот понимает, о чем я. Ну вот – кольцо на пальце, я ушел в сумрак. Из сумрака мир видится мне черно-белым и замедленным. Предметы медленно вплывают сквозь сумрак в мое сознание. Я их вижу не сразу. Не группами и объектами. Мир разделился на многие части. Сначала я вижу новые ботинки с кошками. Успеваю подумать: «Ну надо же! Человек бросил ботинки! Как это?! Он что, босиком пошел?»
В этот момент приходят штаны. Они не спеша вырастают из ботинок. Я думаю теперь о штанах. Потом куртка, перчатки. Потом черное лицо с открытым ртом. Потом белые длинные волосы. Я понимаю, что дошел до точки невозврата. Тут уже не спасают. Тут уже начинается серьезное кино. Правда, в Альпах я видел много табличек на 1000 и на 2000 метров. Видел их на Камчатских вулканах. На Эльбрусе. Много где видел. Там оставляют таблички. А тут оставили всего человека вместе с ботинками и кошками. Тут все очень серьезно, понимаю я. Понимаю и переступаю черту невозврата.
Я сильно отстал от группы. Все наши ушли далеко вперед. Те, что стартуют утром, где-то далеко внизу. Рядом со мной только мой шерпа и замыкающий гид. Я знаю, они в этот момент не любят меня. Я иду медленно, и значит, могу не дойти. Им из-за меня медленного трудней в два раза. Со своей скоростью они уже бы сходили и шли назад.
Когда мы встречаем второе тело, лежащее на тропе, я думаю: «Этот человек шел вниз или вверх?» Из его позиции этого не понять. Он лежит ровно перпендикулярно стене. Когда он упал, то повис на страховочной веревке. Ноги на тропе, а голова ровно вниз. Тут еще широко. Полка в этом месте метра три или четыре. Так что все, кто шел потом, не стали переступать через него. Его аккуратно обошли по краю. И прямая в этом месте тропа делает кружок, петельку. Как ж/д Москва-Петербург в том месте, где линия, проведенная императором, споткнулась о палец и появился небольшой завиток. Так и наша тропа отходит от стенки и по равному радиусу обходит всю длину тела. Тут широкое место. Было бы узко – гиды сбросили бы тело. Итак, эти тела – главные пугала горы. Интернетные тролли и журналисты любят эту тему. Все завалено трупами. О, ужас!
Им не важно, что на Монблане или Эльбрусе за год погибших, как за всю историю эверестовских восхождений. Там сезон весь год. И все доступно, желающих больше. Больше дилетантов, больше жертв. Но их там убирают. На 5000 м это возможно. Приличия соблюдены, и это главное. А тут прям на горе лежит, и не один. А куда девать? Всегда мороз, и нет ни хищников, ни птиц. Весь Тибет так утилизирует покойных. Птицы и кладбищенские животные.

Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2

Я, правда, перестал гладить тибетских собак, когда мне объяснили, что ночью они подрабатывают кладбищенскими хищниками. Попросту они едят трупы. Грызут их разбитые шаманами кости и рвут прибитые стальным гвоздем к камню позвоночники. Неприятное зрелище. А как быть с этой информацией китайцам? Для них это суеверный ужас на грани родового проклятия.
Ведь фэншуй, искусство украшения могил – это важнейшая в китайской культуре наука. От того, где и как захоронены кости предков, зависит судьба рода. А как в случае с Мао Цзэдуном – судьба всей Поднебесной империи. Говорят, что папа Мао спас Мастера, и тот в благодарность правильно похоронил предков Мао. После этого Мао-сын полностью изменился и стал главой Китая.
Можно над этим посмеяться, но в армии его противника Чан Кайши был целый отдел в разведке. Они искали эту могилу, чтобы нарушить гармонию. Они верили, что тогда легко победят Великого Кормчего. Не нашли. Сам же Мао, когда начал Культурную революцию, приказал подвергнуть наказанию останки Конфуция. Кости были извлечены и выпороты плетью. Это очень серьезно – могилы предков.
В поминальные китайские дни они не цветочки приносят, а моют останки. Так что наше «перемыть кости» имеет для китайцев тонкий смысл.
Ну вот, я все иду. Вижу далеко впереди фонари своих товарищей и пока еще не вижу тех, кто, возможно, обгонит мой черепаший ход. Я ощущаю себя не одиноким, а одним. Я один иду на высоте полета ТУ-154 и думаю то, что хочу, нет ни страха, ни унижения. Только тяжесть моих шагов и ноги, которые становятся все тяжелее.
Я ощущаю, что подъемный склон становится круче. Плотный снег сменяет камни. Становится легче, и я прибавляю темп. А может, мне так кажется из-за того, что я вижу далеко впереди двух людей. Это значит, я кого-то догоняю из нашей группы. Значит, не все потеряно. У нас в группе все очень быстрые ребята. А я кого-то догоняю.
Со спины непонятно. Одинаковая, одного цвета в сумраке одежда делает всех нас похожими друг на друга. Сложно даже различить мужчин и женщин. Сложно узнать их. Ведь все лица закрыты масками: низ лица кислородной, верх – лыжной.
Гора без лица, думаю. Потом на вершине я даже на фотографии не снял маску. Я так привык. Так теплее и надежнее.
После снимания очки могут обмерзнуть, и я потеряю зрение. На спуске это недопустимо. На спуске многие погибают, они думают, что дело сделано, и теряют концентрацию и внимание.
Но пока я иду вверх. Сейчас я даже не помню – говорили ли мы о чем-то с гидами. Наверное, нет. Я сказал за эти сутки так мало слов, что помню их почти все.
Вот мы догоняем двух людей. Они уже не идут, а стоят, уперевшись в склон. Один выше, второй ниже ростом. Шерпы все ниже ростом и меньше своих туристов. Но никто не думает о том, как этот маленький человечек понесет в лагерь своего туриста.
За несколько лет до Эвереста я был на Чо-Ойю. 8200 м – это 6-я по высоте гора в мире. Я хотел испробовать себя в стратосфере. Разница в 648 метров показалась мне серьезной. Вот там есть один длинный тягучий склон. Это где-то между 7000 и 7500 м. Ниже 7000 м сразу кончается снег, и уже нормальная каменная тропа. С этого склона очень хочется съехать на заднице. Он очень длинный, снежный, крутой, как горнолыжный склон. Но делать этого нельзя. Когда нельзя, найдется кто-то, кто обязательно сделает.
И вот какой-то нерусский человек сел на жопу и поехал ногами вперед. Нарушил все запреты. Когда он разогнался как надо, его нога в кошке воткнулась в снег и застряла там плотно. Его перевернуло, провернуло и еще как-то дернуло. Итак, перелом ноги с каким-то хитрым вращением. Как бы перелом вскрут. В общем, ходить парень не сможет долго. А высота 7400! Вообще, наш Абрамов организовал спасательные работы. Собрал гидов, с шерпами договорился. Всем надо платить. Группа этих то ли немцев, то ли французов ничего делать не умела. Ни шины наложить, ни тащить друга в лагерь. После фиксации шиной и пеной для этого парня сделали люльку из спальника. Обвязали и вшестером по снегу катили его вниз. Потом 7 или 10 носильщиков после 7000 м несли его на закорках по тропе. Два лагеря, двое суток. Сделали нереальную работу. Но это 7500 м.
Мы же погнали нашего парня на 8800. Вообще, летайте самолетами «Аэрофлота». Это был американец Джон Делейны ирландского происхождения. Это была его вторая попытка. Мы прошли метров 100 вверх, и склон закончился, дальше была площадка метров 30.
Когда я даю какие-то цифры, то не претендую на точность.
Однажды я за сутки сбегал на Монблан и обратно. Ровно 24 часа заняло. После спуска я кусты принимал за людей. Здоровался с ними и был уверен, что я за гранью параллельного мира. Так что я не уверен, что точно описываю то, что видел. Усталость, высота, кислород. Вся эта смесь у каждого своя. Поэтому после восхождения все, с кем я говорил, описывают тропу по-разному. Включая и гидов, что были там не раз. Каждый там думает в меру своего метаболизма.

Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2

Там точно была какая-то ровность, и Джон сел на нее.
Он сел, снял очки. Закрыл глаза. Сказал, что все нормально. А после этого он лег на снег. Закрыл глаза и сказал, что очень устал и хочет отдохнуть. Вроде бы ничего страшного – решил человек прилечь, передохнуть, собрать силенки. Так бывает. Бывает, только не на 8800 м над уровнем моря.
На этой высоте все по-другому.
Когда-то на другом восьмитысячнике меня спросили: мог бы я как специалист борщ сварить? Казалось бы, что такого – сварить борщ? Мы уже сидели выше 5000 метров месяц и от тибетско-непальской еды были суровы и хмуры. Их суп– что-то серо-мутное с резким запахом баранины и очень соленое. Чай, в принципе, то же самое. Я согласился. Написал список. Основные ингредиенты были на нашем складе в базовом лагере. Что такое этот лагерь и склад? Это десяток палаток для жизни и быта. В одной хранят продукты. Это значит, что днем температура в ней поднимается до +25 °С, а ночью она может упасть до -25 °С. Тибетский климат закаляет волю. Но не продукты. В американском фильме показывали червей на мясе. Только люди, уплатившие по 75 тыс. долларов, не восставали, как матросы с броненосца «Потемкин». Сняли ножиком – и в кастрюлю. У нас живности не было, но запах. Ох уж эти туземные запахи!
Я отобрал, что было, остальное получил с ближайшим караваном яков. Як – корова, а не истребитель времен Отечественной.
Когда приехали продукты, я приступил к готовке. Моя задача была еще и обучить местного повара готовить это легендарное, волшебное «русское» блюдо.
В палатке-кухне мне выделили газовую плиту. Газ горел неуверенным сине-красным огнем, уничтожая тот немногий кислород, который еще оставался в палатке, оставляя в атмосфере привкус не до основания сгоревшего газа. На этой высоте вода закипает при 80 °С. Кипит и булькает, только картошка или мясо будут вариться сутки и останутся сыроватыми. Иногда добавляют соду, есть такой секрет у горных поваров. На кухне шерпов были китайские, литров по 10-15, сковородки. То что надо на группу 10 человек. Да еще запах борща и новость о его приготовлении разлетелись по окружающим бивуакам. Так что гости были гарантированы.
Техпроцесс был несложный. Вода в скороварке закипает минут за 40. Потом 20 минут надо стравливать давление, чтобы открыть крышку. Первая закладка – картошка, мясо, фасоль. Потом час варим и 30 минут открываем. Добавляем зажарку. Ее я сделал, пока варил мясо, и еще час двадцать. Потом капусту. Весь процесс стояния у плиты в отравленной не выгоревшим газом атмосфере занял около 5 часов. Борщ вышел знатный. С большим куском свинины – целая нога. Получился прекрасный семейный ужин, когда главный раскладывает всем большой поварешкой по тарелкам. А потом режут и делят мясо.

 

 

Запашок китайской свинины меня преследовал весь вечер. Но все прошло без последствий. Такой пятичасовой борщик. Вспоминаю.
Повар, к его чести, запомнил все и готовил потом как надо. Пришлось его с Тибета привезти в Москву и на две недели погрузить в изучение кухни Корчмы.
Я его встретил потом на Эвересте. Из худого шустрого паренька он превратился в толстого, уверенного сенсея. Вокруг него бегали помощники. Он кланялся и жал мне руку, чуть не поцеловал. Люди сказали мне, что он теперь стоит в два раза дороже местных поваров. А Пенгма звал меня учителем, гуру. Вот что значит иметь учеников. А вот в своем отечестве нет у меня шансов стать пророком. Хотя многих дешевых побирушек я вывел в люди.
На Востоке уважение к учителю, человеку, давшему тебе возможность, несравнимо с европейской культурой. Все тут на Тибете иначе.
Вот и лежат на снегу тут совсем иначе. С каждой минутой все меньше шансов остается на то, что человек может встать.
Шерпы и гиды усаживали Джона. Пытались поднять его на ноги. Наша группа уже ушла вниз, остались только два гида и два шерпа. Да я еще с ними.
Когда говорят, что надо было уколоть ему что-то, я вспоминаю, как вынутые из теплых недр гида шприцы замерзли в одну секунду при -40 °С.
Он грел их за щекой. Капли растаявшего дексаметазона попадали в рот и вызывали рвотный спазм.
До вершины было 40 метров по вертикали. Втроем мы сходили оставить царапину ледорубом и следы своих кошек на высшей точке планеты Земля. Вершина завалена сувенирами, тибетскими флажками и всякой всячиной – баллонами, ледорубами. Так люди пытаются оставить часть себя. Большинство из них никогда сюда не вернутся. Кто-то из них не дойдет до нижних лагерей. Останется лежать где-то у камня.
В первых отсветах восходящего солнца мир вокруг менялся. Снежные вершины окружающих гор серели в ожидании рассвета. А может, это луна освещала мир своим полусветом.
Мы спустились к Джону. Он так и не поднялся. Два гида не смогли заставить его двигаться. Он то лежал на тропе, то начинал шевелиться, как бы ползти, шевеля руками и ногами. Он зацепился за камни и разорвал свой комбинезон. Пух и снег смешались с ветром. Наполнили мир чем-то нереальным, кружащим в лучах шести скрестившихся головных фонарей.
Один из гидов предложил убрать его с тропы. Чтобы те, кто пойдет снизу, не наступали на него. Появились первые восходители. Они не обращали на нас внимания. Молча переступали через лежащее на тропе тело.

Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2

Мы вчетвером пристегнулись к поясу Джона и с большим трудом двинули его на пару метров с тропы под стену.
Каждый раз, когда я читаю откровения героев, которые снесли тела умирающих, я вспоминаю, как мы вчетвером двигали тело Джона. Два шерпа и два гида. Я им помогал, но себя я не считаю. Я, может, 1/5 от любого из этой команды.
Мой опыт говорит мне: если человек не пойдет сам, его невозможно нести. Я потом своими ногами спускался 6-7 часов до штурмового лагеря. Если бы мы выбрали нести тело, мы бы выбрали умереть. Да и спустить его на ступенях было бы нереально. Ни у кого нет спасательного оборудования для спуска на этом восхождении.
Когда читал историю недавнего израильтянина, мне хотелось в нее верить. Но тогда водолазы должны поверить мне, что я без оборудования нырнул на 100 метров под воду и сам вытащил на берег тяжелого водолаза в снаряжении.
В этот момент мне стало ясно, что истории про мощных шерпов и гидов, которые вынесут тебя и спасут в любой ситуации, – сказка. После того как понимаешь такие истины, можешь ходить со сломанной лодыжкой без костылей, таскать рюкзаки, ставить лагеря и думать, что у тебя ушиб или растяжение.
Наверное, поэтому, когда была настоящая война, люди не болели гриппом и простудой. Организм борется за себя 24 часа в сутки. Тогда гиды сказали мне, что пятерым тут нет смысла сидеть и я должен начать спускаться. Иначе через час на этой высоте у них будет две проблемы. Как они были правы, я понял потом, на спуске. Понял, сколько сил я оставил на этой ступеньке, где теперь навечно остался Джон Делени, ирландец из Нью-Йорка. Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2 Кислород. Эверест - 2

Комментарии:

Оставить комментарий
Цитата
  • Группа: Гости
  • ICQ:
Очень интересная статья.Мечтаю покорить Эверест. И каждая такая статья еще один шажок к моей мечте.Спасибо Вам!
вверх